Очередная встреча не состоялась. Смерть, оказавшись рядом, приветливым холодком потрепала загривок и отпустила. Хезуту затерялся в болотах, оставив преследователям обрывки плаща и большую часть многолетний коллекции. Не его вина, что пациент скончался - такое случается. Смертны все, и разбойничьи атаманы - не исключение. Впрочем, ситуация имела некоторую иронию. Переживший не одну передрягу разбойник умер не от стрелы или меча – а от грибов-паразитов, захвативших легкие и нижние дыхательные пути… Хрестоматийная иллюстрация к тому, что может произойти с пренебрегающим гигиеной человеком, когда его природный иммунитет даёт сбой. Но разве это можно втолковать тупым и озлобленным головорезам, решившим, что их дорогой атаман скончался непосредственно от лечебных процедур?   
   Безусловно, лечение имело экспериментальный характер, но другого шанса на положительный исход для пациента не существовало... Теперь в лесу на одного разбойника меньше. А врач чудом унес ноги. Жаль коллекцию. Многие из утраченных экземпляров не имели практической ценности, но каждая вещь была по-своему дорога Хезуту.
Чего только стоили уникальные глазные червячки, так не разу не испытанные (по слухам, возвращающие зрение ослепшим). Или семена цикуты кровавой (зонтичное растение, отлично приживающееся в теле пациента, гроза опухолей). Колба с кротом, растворенным в абсолютном концентрате магии земли (сложно объяснимый метафизический эксперимент). И многие другие.
Приближались сумерки, Хезуту прислушался. Тишина. Лишь туман неторопливо струится по мхам. Погоня отстала, да и кто в здравом уме станет преследовать его здесь?
«За каждой утраченной вещью была своя история. Жаль, что большинство из этих историй так и не достигли финала. Впрочем, это не совсем верно. Их постиг финал утерянных мною инструментов. Умри я - и они бы лишились открытого мною смысла… А так они остались памятью в моей истории, которая продолжается. Возможно, это проявления закона сохранения энергии, и я остался жив лишь благодаря тому, что собирал их все эти годы. Так бережно и заинтересовано… Интересно, если миру будет угрожать опасность, он, следуя подобному закону, так же отбросит все живое в небытие, лишь бы его история продолжалась? Будто ящер, оставивший хвост в пасти одураченного хищника…».
Под ногами хлюпало, приятный гнилой аромат бодрил. Но Хезуту насторожился, ощутив постороннее внимание. Так наблюдают парящие высоко над облаками стервятники. Ждут, пока упадешь.
В метафорическом плане Хезуту почти упал, и теперь следовало доказать наблюдателям, что это «почти» весьма и весьма ощутимое. Болото не терпит легкомыслия. Рассудительнее было бы, обождав некоторое время, осторожно вернуться. Но природное чутье говорило иное. Что останавливаться нельзя и нужно двигаться. Аккуратно, уверенно. Именно уверенность - лучшая защита от невидимых наблюдателей. Он не жертва, не дерзкий странник, бросающий вызов стихии, или заблудившийся напуганный путник, а просто еще одна болотная тварь, идущая по своим делам… И усталые лапы продолжили путь по мхам. Из небольшой ольхи Хезуту соорудил посох, после чего хорошенько вывалялся в грязи, отбивая запах чужака… «Пройду так несколько километров, пусть попривыкнут или даже, возможно, отвлекутся… Тогда проведу небольшой ритуал…».
Легкий Хезуту без особого труда продвигался вглубь болот, проверяя посохом сомнительные участки «тропы». Настроение улучшалось. А встреченные заросли ядовитых цветов так и вовсе вызвали восторг. «Когда разбойники начнут ковыряться в моих вещах, их ждет много сюрпризов… Хотелось бы на это посмотреть…». Он усмехнулся и вдруг ощутил запах гари. И смерти. Хезуту замер, прислушиваясь к ощущениям. Внимание сменило направленность, незримые наблюдатели отвлеклись, переключившись на источник гари и беды. Казалось бы, отличный шанс скрыться и затеряться. Но Хезуту рассудил иначе. Болотные твари в подобных ситуациях не убегают, а, напротив, проявляют любопытство. А значит и ему, как болотной твари, следует проявить интерес. К тому же ему и правда стало любопытно… Ну а начни он убегать, его, чего доброго, снова примут за жертву, а это совершенно неприемлемо.
И Хезуту пошел на запах. Вначале было тихо. Затем он услышал, как кто-то бежит. Вскрикнули, довольная трясина победно булькнула. «Бывает». Убегать определенно не стоит. Похоже, совсем недавно здесь было много живых, уж больно место «сытое». Умей болото улыбаться, оно расплылось бы в широкой и довольной улыбке.
И вновь кто-то вскрикнул, только теперь это был другой голос. Женский. Приглядевшись, Хезуту, увидел сидящую на кочке девушку, бинтующую ногу обрывком прекрасной белой рубашки. Хезуту любил хорошую одежду. «Интересно, как эта рубашка сохранила белизну в таких чудовищных условиях», - подумал он. - «Девушка-то, похоже, единственная выжившая. Болото ее не тронуло, да и рану ей, похоже, нанесли свои же. Любопытно».
Подойдя чуть ближе, Хезуту заметил арбалет. Таиться определенно не стоит.
- Здравствуйте, я врач, можно к вам подойти? – крикнул он. – Жизнь коротка, путь искусства долог, опыт обманчив, суждение трудно...

Отредактировано Хезуту (Вторник, 19 ноября, 2019г. 18:48:28)

Пафос врачебного афоризма должен был если не развеять, то хотя бы приуменьшить естественное недоверие, рассудил Хезуту. Болотная тварь или разбойник, реши они притвориться врачом, никогда бы да такого не додумались. Самозванец будет петь соловьем, и именно этим выдаст свое притворство. Была одна история про болотную ведьму, которая заманивала детей в пряничный домик. Под личиной почтенной женщины (которой, без сомнения, не являлась) она предлагала уличным детям продегустировать пряничек, после чего за добавкой приглашала к себе на болота. И однажды ей попалась умная девочка, задавшая всего один профессиональный вопрос: «А какое соотношения сахара и муки в ваших пряничках?». Иллюзия распалась, и ведьма ушла посрамленной. Так-то. Не стоит полагаться на одно только колдовство, а раз уж играешь роль кулинара - умей ответить на простой заданный вопрос, чтоб твоя иллюзия опиралась на нечто материальное.  Хезуту сам был прежде всего ритуальным магом, а роль врача до поры была лишь убедительной маскировкой. Но годы практики сделали свое дело, и иллюзия стала правдой. В общем, окажись он на месте раненой девушки (в прекрасной белоснежной рубашке), он бы очень внимательно отнесся к личности так внезапно возникшего «спасителя». «А какое соотношения сахара и муки в ваших пряничках?».
Но произнесенная фраза, по-видимому, сработала.  Девушка отложила в сторону арбалет и развела руками. Можно подойти. Это хорошо, ловить болт ужасно не хотелось. Хезуту начал приближаться. «А что, если?». Хезуту безуспешно попытался отогнать эту мысль. «А что, если это вовсе не девушка? «Доктор, скорее, я так ранена, помогите же! У меня нет никаких щупалец, и я вас вовсе не утяну на самое дно, самой глубокой трясины, где ваше тело сохранится на тысячелетия…». Однако запах человеческой крови частично развеял сомнения. Если это и морок, то - очень качественный, настоящее произведение искусства! Даже умирать не так противно будет. Девушка между тем оглядела Хезуту.
- Ну привет, врач, - сказала она. Хезуту понравился этот высокомерный тон. «Да», - подумал он. - «Похоже, и правда девушка».
- Врач? – повторила она. – А я тогда буду… скажем, пострадавшая, да? - девушка хмыкнула.
- Я на это очень надеюсь, - сказал Хезуту. – В смысле, что ты и правда то, чем кажешься, потому что в противном случае пострадавшим могу оказаться я. Меня зовут Хезуту.  Позволь посмотрю. Девушка позволила. Опустившись на одно колено, Хезуту начал аккуратно разматывать тяжелую от крови повязку. Краем глаза он увидел лежавший на земле нож. «Совсем короткий, повезло». Справившись с повязкой, он осмотрел рану. И снова повезло - нож не задел вен или артерий, а просто повредил мягкие ткани, да и кровь почти остановилась. Шить, конечно, придется, но это несложно… «Как интересно все складывается», - подумал Хезуту. - «Удача бывает весьма зависима от воли гения места. Это болото сожрало всех ее спутников, а саму не тронуло. И ранена она не тяжело, а тут еще я так кстати оказался…».
- Тебе очень повезло, - сказал он вслух. – Во-первых, твоя рана не очень страшная. Во-вторых, я действительно врач. А в-третьих - ты буквально сидишь на антисептике. Этот мох сфагнум -отличная вещь, будь это болото самым обычным, я бы без сомнений использовал его. Хотя сильно сомневаюсь, что в этом мху присутствует враждебное чародейство. Впрочем, могу предложить альтернативу, но лучше не стоит…

Отредактировано Хезуту (Четверг, 21 ноября, 2019г. 23:42:26)

[NIC]Закономерности хаоса[/NIC][STA]Шесть звезд Этической Дилеммы[/STA][AVA]https://sun9-16.userapi.com/c857020/v857020003/754b1/l4wsfc5MzlU.jpg[/AVA]

Сбегать Хезуту и не думал.  Напротив, он собирался вернуться к девушке и все ей объяснить.  Про неудачное заклятье, которое он так лихо перехитрил.  Но, оказавшись на дороге, крыс неожиданно замер, почуяв перемену. Будто болото вдруг перестало в нем сомневаться, окончательно приняв в качестве своего… «Странное чувство. Что же я такого сделал? Неужели - дело в ней!?». 
Дорогу устилали тюки, некогда закрепленные снаружи фургонов. Одни разорвались, обнажая содержимое, другие сохраняли бытовую загадочность. Взгляд Хезуту скользнул по барахлу и устремился дальше к большому кованому сундуку, выпавшему на дорогу с крыши уцелевшего фургончика…  Участь трясины миновала его благодаря крепкому вмешательству дерева. Вероятно, от удара сундук и раскрылся. В странствиях Хезуту проявлял умеренность, смиряя тягу к излишним потребностям. Но из-под приоткрытой крышки торчал рукав бархатного платья, да такого изысканного, что Хезуту не устоял. К тому же, Фран наверняка понадобиться одежда, ведь ее прекрасная рубашка окончательно сменила профиль. И лапки, свернув с намеченного пути, направились к сундуку. «А что, если это ловушка», - подумал крыс, откидывая крышку. – «Ну, тогда я в нее попался. Что делать…».
- Знаете, чем меня подманить! - крикнул он в сторону ошалевшей жабы.  Но той уже и след простыл.
Мужская одежда, будь она сколь угодно декоративной, не имела для Хезуту особого значения. Разум практичен и эффективен, в нем нет места для тайны. А значит, и одежда должна быть идеальным проводником действия. Декор здесь излишен, он будет только замедлять идущие от разума импульсы.  Но вот женское платье – это не просто одежда, это попытка огранить изначальный алмаз природной женской красоты, помочь ей лучше раскрыться в зримом мире. Природа сама по себе невыразима, ее невозможно описать ни на одном из существующих языков, и, вероятно, создание некоторых женских платьев является самой красивой из неудачных попыток диалога с тайной на языке форм.
«Ну а я, хотя и весьма разумен, безусловно, являюсь частью природы», - подумал крыс, разворачивая платье. - «Значит, его сшили и для меня».  Платье было дорогим, очень красивым и, по-видимому, предназначалось для совсем молодой девушки... Идеальный размер для маленького Хезуту. Небесный цвет, золотые лилии, боковая шнуровка. А какой изысканный пояс с все тем же золотым орнаментом.  Да, платье, достойное принцессы…
А на дне сундука нашлись разные украшения, цепочки, амулетики, и в мгновение ока они все тоже оказались на Хезуту прямо поверх платья. «Я как дикая сорока», - подумал он. И эта мысль несказанно рассмешила его. - «Дикая болотная сорока».

Фран торопилась. Какая-то жаба высокочила поперек её пути и, усевшись, воззрилась на идущую до непозволительного дружелюбно. Раньше она была бы не против, но теперь жабы перестали казаться обычными – так сказать, бессловесными и безвредными – животными, и взгляд жабы... напрягал. Фран резко подалась вперед, махнув руками, притворясь, что собирается броситься на жабу совершать кровную месть. Жаба не поверила, но на лице этого земноводного символа болота, кажется, отразилось разочарование, и она уступила через несколько секунд, скакнув в заросли высокой травы.
Короче, Фран торопилась. Не считая жабы, болото не возражало.
Достигнув дороги, она перевалилась через последний корень и тяжело осела на камень с краю дороги, пытаясь отдышаться. Взгляд выцепил из сумрака упавший, но почти целый фургон; а ещё...
- О, - выдох. - Снова здравствуй.
Она смерила Хезуту долгим взглядом.
- Смотрю, времени зря.. не теряешь, - натянуто ухмыльнулась и, встав, шатнулась к обрушившейся на прочное придорожное дерево повозке, демонстративно минуя разграбленный сундук. - Не поверишь, прошлая хозяйка платья держала домашнюю крысу. Вот и скажи ей пару дней назад, что скоро найдёшь крысу в её шмотках - так ведь и поверила бы, с парой оговорок...

Хезуту посмотрел в след уходящей аристократке. «Ну, во всяком случае, мы миновали этот неприятный жабий инцидент без лишних объяснений». Он поплелся следом, побрякушки весело звякали.
- У нее был хороший вкус и в одежде, и в питомцах. Как твоя нога? 

- Да она вообще была ничего... - задумчиво пробормотала Фран, подбираясь к фургону. Вроде бы, полной разрухе он не подвергся, и, не считая оторвавшихся колес (одно лежало в стороне; другое осталось на обломке оси и теперь грустно и одиноко вертелось в воздухе), был почти цел. Изучив масштабы бедствия, она продолжила, говоря медленно, разделяя предложения долгими паузами. - В смысле, девушка... А нога... Болит, конечно. Но, думаю, могло... - резко обернувшись, бросает внимательный скептичный взгляд на Хезуту. - Быть и хуже... Спасибо, кстати. Особенно что это продлилось не очень долго, - хмыкает и снова поворачивается к фургону в попытке повозиться с дверью. - Черт, замок, кажется, всё... может,в окно влезу, снова...

- Меня восхищает твоя подвижность… - тактично заметил Хезуту.

Тяжело привалившись спиной к упорно не поддающейся двери, она вздохнула и прикрыла глаза.
- Хочу сделать побольше, пока хватает... как вы там его... - открывает один глаз и с любопытством зыркает на Хезуту. - Адреналина?

- Однако скажи, когда ты вылезала через окно, там по другую сторону не осталось нечто плохое? Знаешь, такое, что сейчас сидит в темноте и ждет пока ты вернёшься?

- Я не знаю. Там сложно было бы выжить при падении. Я держала на полках много тяжелых предметов. И ещё кое-каких предметов, о которых кое-кто даже не догадывался, - подло хихикнув, Фран постаралась успокоится прежде, чем разберет нервный смех.

- Как врач, я бы посоветовал немного передохнуть… Ну, знаешь, горный воздух и покой. Да, понимаю, сейчас немного не те обстоятельства. – Хезуту сделал лапкой театральный жест.

- Давай только ты не будешь бросать мой несчастный мозг в тело какой-нибудь очередной твари... – Фран вскинула одну бровь. - Из тех, что сейчас в горах, с этим воздухом...

- Да, – мечтательно проговорил Хезуту. – Это был бы интересный эксперимент. Но я такого не умею… То есть, - поправился он. – Теоретически интересный эксперимент.  Давай лучше я слазаю, все-таки ты мой живой пациент, большая редкость… То есть, я хочу сказать... Я же много странствую, и потому дальнейшие судьбы пациентов мне не известны…

- Да ты вызываешь все больше и больше доверия с каждым... словом... - задумывалось саркастически (снова), получилось почти жалобно. - Хорошо, не смею отказывать в таком благородном порыве. По крайней мере, если он выжил, то... - примолкает и, не придумав завершения фразы, пожимает плечами.
Хезуту кивнул и ловко юркнул в окно, внутри фургона что брякнуло и наступила тишина. Около минуты ничего не происходило, а потом в окне вдруг зажегся совсем слабый желтый свет. Открылась дверь, и на пороге возник Хезуту, в одной руке он держал треснутое зеркальце, а в другой – банку с источником желтого света.

- Заходи, - проговорил он добродушно. – Извини насчет зеркальца, просто ужасно хотелось посмотреть на себя в этом платье, - Фран стрельнула на него глазами и открыла было рот, набирая дыхания для язвительного замечания, но смолчала. - Я, видишь, даже источник света достал, при ночном зрении плохо различаешь оттенки. Только мои друзья голодны и светят слабо, у тебя нет случайно какого-нибудь мяса?

- Да может и валяется валяное где-то внутри, если не сожрали без спросу... - бросила Фран прежде, чем успела осознать суть вопроса. Привычка решать проблемы раньше,чем разбираться в них, иногда очень помогала. Иногда мешала жить. По-разному. - Погоди, это ты о... - с запоздалым вопросом воззрилась на банку. Желтый свет, кажется, вроде как копошился. - О. Мясо, значит...
"Чертовы врачи на болотах...", - с содроганием подумала Фран, потому что жрущие мясо светящиеся... насекомые? какие-нибудь мелкие волшебные существа навроде злющих фей? бесформенные, но агрессивные болотные огни? она не могла разглядеть детально на таком расстоянии - зрение - но ни один из вариантов ей не нравился. Вообще. Совсем. По крайней мере, с учетом уточнения про мясо. Банки всегда кажутся жутко ненадежным оружием сдерживания.

- Ну, сойдет и вяленое, конечно, лучше бы посвежее и с кровью, - задумчиво проговорил Хезуту. - Хотя об их предпочтениях известно мало. Чертовски редкий, можно сказать, реликтовый вид. Это такие светлячки. Будь я известным кабинетным ученым, их наверняка назвали бы в мою честь. Хотя бы потому, что все известные попытки их изучения заканчивались фатально. А у меня их - целая банка! Потом, если захочешь, расскажу, как они ко мне попали. – он вновь переключился на свое отражение.

- Расскажешь, расскажешь, - нервно усмехнулась Фран, влезая в фургон.

– Что бы ты ни говорила про адреналин, а отдохнуть все же стоит, так что, пока ты разбираешься с вещами, разожгу костер. Тебе нужно как следует согреться да мне не повредит…

- Это правильно, костер это вообще вещь, меняющая жизнь в лучшую... сторону... светлячков внутри оставь, мне не видно ничерта...
И лучше бы и не было видно, потому что кто бы вообще мог подумать, что может существовать такой безумный кадавр из человека и летучей мыши... Дампир сохранил прежний размер, его левая рука сформировала неровное белесое крыло с кровавыми прожилками, а правая так и осталось рукой, но кисть полностью вросла в грудь. Будто вампир в последний момент попытался схватиться за сердце и размягчённое метаморфозой тело не оказало сопротивления. Лицо обросло шерстью, клыки несоразмерно вытянулись. 
Словом, упоительное зрелище.
- М-да, зато теперь я знаю, что все работало, - тихо пробормотала Фран, надеясь, что через пару секунд не придется плакать над этим телом. - У меня тут была... шаманка, - рассказать, чтобы отвлечься. Параллельно Фран начала рыться в ящиках. - Она была жутко нервная, почти до паранойи. И имела... личные интересы по отношению ко мне. Она провела какой-то ритуал на мою кровь, я не смогла разобраться в теории... о, прекрасно, - извлекла из ящика рубашку. Эта была не белая. Вполне себе зеленая. Фран нравился зеленый, но почему-то он никогда у неё подолгу не задерживался. накинув её на плечи и начав застегивать пуговицы, она продолжила. - Но вроде как идея была в том, что проливать мою кровь в моём же караване - это плохо, запускает специфические... процессы... и очень искажает магические способности, - хмыкнула и продолжила шариться по фургону. - О, одеяла есть, ночь живем... М-да... Он вообще-то более менее неплохо превращался, хотя звезд с неба и не хватал... Но, видимо, все её ритуалы работали на совесть... А я вино нашла.

- Вино - это хорошо, в таком платье пить иные напитки - дурной тон, - отозвался Хезуту. Парочка химических реагентов - и наскоро собранные доски занялись бело-голубым пламенем. Жаль, конечно, что большая часть запасов утрачена, но кое-что все же осталось... Хезуту подошел к двери и заглянул внутрь. – Ого, я так увлекся своим отражением, что даже не заметил, – он указал лапкой, не зная какой эпитет лучше подобрать к остаткам дампира. – Все, что ты говоришь, очень интересно, и я хотел бы узнать это, еще раз услышать более подробно. А такие беседы лучше проводить у костра. И еще я бы хотел попросить тебя об одной маленькой услуге. Не оставишь меня ненадолго одного в этом вагончике?

Она пожала плечами – мол, почему бы и нет – и отошла от фургона. Дверь за Хезуту закрылась, оставляя Фран наедине с наступившей ночью. Было холодно, и она подсела поближе к огню. Все ещё холодно – пришлось замотаться в найденное внутри одеяло. Заодно обнаружила, что так и держит бутылку с вином, что каким-то чудом не разбились при падении, будучи спрятанными где-то среди вещей. Это, кстати, была не её заначка – свое личные запасы, имея к вину особый вкус и почти что пристрастие, она держала в ящике с не вызывающей интереса надписью в дальнем углу.
Чем черт не шутит – повозившись недолго, Фран открыла бутылку и принюхалась к вину. Вроде пахло нормально. И даже привлекательно.
У огня было тепло и приятно, над головой чернело безоблачное небо. Всегда удивительно, когда на болоте, среди вечных туманов и облаков, можно увидеть такое ясное небо. Мерцало созвездие Свободной рыбы, уверенно светился Шестиглавый волк, а над горизонтом стояли звезды Этической Дилеммы. Фран их знала. Хорошо. Дорогие звездные карты на плотной бумаге и другие составляющие её увлеченной астрономией аристократической молодости, теперь, казалось, были не намного ближе самих звезд, зато вид неба, запах костра и шелест листвы – вполне привычны.
Внезапно где-то далеко за фургоном над трясиной что-то сверкнуло, затем еще – и еще. Фран приподнялась, чтобы лучше рассмотреть, в свете костра ее настороженная тень выросла, став почти грозной. Но ничего страшного пока не происходило – просто болотные огни поднимались от земли и, зависнув, устремлялись друг к дружке, создавая бледно-зеленые пары. Пары начинали кружить воздухе, затем резко сближались, раскалываясь на малые искорки, которые тоже начинали кружить… Зрелище завораживало.
Скрипнула дверь фургончика. Вышел Хезуту в своем старом балахоне, сытые светлячки в его руке святили нестерпимо ярко.

- Никогда не понимал вампиров, - ворчиливо заметил крыс. - Столько лет живут, и все как дети малые. Я часто поражаюсь: одному пятьсот лет, другому четыреста... Да я бы за столько лет изучил бы, наверное, все, что существует… А они только кровь пьют да ноют.

- Этому под семьдесят было, - вполголоса прокомментировала Фран, пожав плечами. Впрочем, ответа на незначительное замечание она и не ждала.

Он подошел ближе к костру. Посмотрел на звездное небо.
– Хотя знавал я одного вампира. Тот хорошо владел метаморфозами. Все ему тут не нравилось, а больше всего - день. И вот однажды он посмотрел на ночное небо и сказал: "Полечу наверх, прямо во тьму, и когда на землю придет день, ночь заберёт меня с собой". Он обернулся мышью и взлетел, а что с ним стало дальше – я не знаю. Может, до сих пор летит...
Хезуту поставил светлячков на землю, затем наклонился к полулежащей Фран, тихо хмыкнувшей и меланхолично сощурившейся в ответ на его рассказ, и протянул ей серебряную цепочку с двумя клыками.
— Вот, держи, это тебе в качестве извинения за предоставленные неудобства, – он невесело усмехнулся. – Во всяком случае, ты теперь точно будешь знать, что твой друг никогда больше не нападет со спины. Потому что его клыки - твои.

Фран протянула руку и поймала имповизированный кулон в воздухе. Клыки, как всегда, были острыми – но недостаточно.
«Недостаточно для чего? Любая острота считается пригодной, пока не рассмотришь её как следует, не коснёшься пальцем, не поднесешь близко»...
Фран раскрывает ладонь и приглядывается, словно медля в реакциях.
«...настолько близко».
Сначала она хмыкнула – чуть удивленно, вроде немого риторического вопроса. Потом, повертев кажущуюся безделушку в пальцах, скривила губу, как будто смысл подарка дошёл только сейчас, как и осознание прошлого его... местонахождения. Потом она подумала, что что-то в этом есть, и ещё что она, наверное, где-то между шоком и аффектом, если воспринимает вырванные клыки своего друга так – «что-то в этом есть». Потом, подняв голову, бросила на Хезуту вопросительный взгляд, вскинув одну бровь – тот не ответил, видимо, довольный описанием, что он дал кулону. Чуть мотнула головой и цыкнула языком, как делала, когда хотела продемонстрировать, что собирается что-то сказать и подбирает слова. Снова опустила взгляд на клыки. Пробрало коротким приступом дрожи – возможно, озноб, холодно даже в одеяле. Возможно, нет.
Потом она усмехнулась, решив, что черт с ними, с шоком и аффектом.
- Спасибо, - кивнула и снова сомкнула на подарке пальцы. – Правильно. Чего добру...
Потом разбирает острый приступ смеха. Знать бы ещё,искреннего или нервного. Звучал он точно истерически -а ведь не так-то она и напилась, она вообще практически не...
- Хуевый был вампир, хуёвый маг и хуёвый друг, - довольно изрекла Фран, пристраиваясь поудобнее, как будто она шла к принятию этого простого факта как минимум несколько недель.

Довольный Хезуту пристроился рядом.
- Теперь я, пожалуй, не откажусь от вина, хоть я уже и не в платье. Кстати, о платье. Мне показалось, что рубашка, которую ты нашла, была зеленой?

Фран широко кивнула и протянула Хезуту бутылку, горлышко которой сжимала в другой руке, боясь, видимо, что трясина поглотит неприкосновенный запас странствий (черт, как же всё-таки интересно – чьих сранствий? кто притащил это вино?) и источник жизни на эту ночь.
- Ну да, зеленой, - недоуменно Фран попыталась оглядеть сама себя. – А теперь она какая?..
В свете костра цвет не определить очень четко, а Фран живет с этим не первый год и совсем перестала обращать внимание – поблек ли зеленый или попросту выгорел, кому какая разница? – думала она каждый раз, расценивая цвет поношенного ею платья или рубашки. Прекратив попытки растолковать комментарий Хезуту в полумраке болотной ночи, она вопросительно воззрилась на него в ожидании.

- Не помню, есть ли такое слово - "убелилась" но если есть, то это самое оно, - пробормотал Хезуту. - Я как-то видел исчезающие чернила, ну, знаешь, вечером написал завещание, а утром чистый лист. Но чтоб рубашки сами меняли цвет, да еще так динамично. Остатки цвета будто блуждают по ней одинокими разводами... Впрочем, - перебил он сам себя. - Меня больше интересует шаманка. Что она сделала с твоей кровью и где она сейчас?

Фран тяжело вздохнула и потянулась обратно к отданной было бутылке.
- Я достаточно доверяла ей, чтобы не спрашивать подробно, - со странной осторожностью уронила она, после чего чуть прикусила губу. – Она сама занималась кровью. Ну, магией. Имела четкое представление об её свойствах и способах применения, утверждала, что в общем смысле, без частностей, их два, и она хочет попробовать со мной оба.
Вспоминать этих злосчастных призраков, говорить о магии, переживать удивительные приключения в жабьем разуме – всё это слишком хорошо сочеталось, чтобы не вызвать легкой аллергической реакции в её мыслях, в её спутанных чувствах, в её словах. Впрочем, то ли вино сглаживало, то ли она адаптировалась, то ли попросту было не до таких мелочей.
Она устало повалилась на траву и легла на спину, вглядываясь в звездное небо. Созвездия тускнеют, когда так близко и ярко разгораются костры. Конечно.
- Сказала, что моя кровь особенная, пересказывала всякие тролльские понятия. Ну, знаешь, - трет пальцами переносицу. – Что у каждого три души?... – и глянула на Хезуту, молчаливо спрашивая – продолжать или пояснить?

- Почему три? - учтиво спросил Хезуту.

- Тролльи верования, - вздохнула немного устало. Не приходилось пересказывать до сих пор. - Значит, она рассказывала мне, что душа не одна... Есть телесная душа, которая живет здесь, - пародируя манеру Йин рассказывать (когда речь заходила о мифах – Йин говорила чисто как сказочник, с рассчетом нато, что на тебя направлены любопытные и уважительные взгляды), избежала слова «сердце» и коснулась пальцами своей груди. – Она нужна, чтобы чувствовать, что тело живет, чтобы кровь текла по венам, чтобы воспринимать то, что говорят тебе органы чувств и все остальное для организма. Есть племенная душа – я спрашивала, почему она называет её так даже уйдя из племени, она не ответила – которая здесь, - с двух сторон дотронулась до висков. – Это память, чувства, эмоции. Способность любить, привязываться к людям, чувствовать единство. Адекватно реагировать на мир. Я не спрашивала, но, видимо, логически анализировать – тоже. И ещё есть блуждающая, которая существует как проекция тебя на так называемую «ту сторону». Она даёт возможность взаимодействовать с нематериальным миром, слышать духов, обращаться к энергиям помимо обычных живых. Маги, короче, - хмыкает она. – Ну и они существуют все вместе. Любая независимо от других может быть слабой, сильной - или отсутствовать. Нормально жить можно только без третьей. В других случаях, - разводит руками. – Последствия отсутствия первых двух легко экстраполировать. Она столько копалась в этом вопросе, в итоге пришла к тому, что моя блуждающая душа жива и не то чтобы слаба, но... вроде как паразитирует на телесной, - снова потерла грудную клетку в задумчивости. – Или срощена с ней. Или что-то такое. Короче, если у меня есть магия, то она вся сконцентрирована в материи, а не на Той Стороне. И в теле. Поэтому моя кровь имеет особое значение, её можно использовать как катализатор или ингибитор магических потоков, она обладает магическими свойствами сама по себе. Тьфу, устала, - отхлебнула вина. – Ну, она наставила каких-то своих шаманских меток, рун, амулетов, создала магическое поле, связанное с моей кровью. Хаотизирующее потоки. Поэтому, когда дампир её пролил, у него все пошло с обращением по пиз... не так, как должно было.
Замолкла и отвернулась, вглядываясь в непроглядную темень трясины.
- Стоило бы помолчать о таких вещах, когда говоришь с кем-то, произнесшим слова «магический эксперимент», да? И не стесняющегося потрошить трупы и... всё остальное, - она усмехнулась. – Не знаю, сколько в этом правды. Но сработало же. Ну или просто дампир был дурак.

- Сросшаяся душа, значит… Прольешь немного крови, и окружающий мир становится очень недружелюбным по отношению к тем, кто привык жить простой и понятной жизнью. – Хезуту глубоко задумался.  – Я немного знаком с троллиными верованиями.  Их шаманы – эффективные практики… Сейчас я расскажу одну историю, которую раньше никому не рассказывал. Это было очень давно. С тех пор я часто стирал воспоминания. Я не помню, когда родился, не помню, как прошло мое детство, и еще много чего. Но всякий раз, думая о том, кто я – я вспоминаю как это случилось. Я, кажется, заблудился в лесу, или мне просто не хотелось возвращаться. Я шел сам, не знаю куда и вышел на поляну. Уже стемнело, но что мне темнота? И вдруг я увидел ее. Это была огромная черная пантера. Она смотрела на меня горящими глазами. Мне стало очень страшно, и я понял, что сейчас она бросится на меня и я закричу от боли. Самое главное – я тогда точно понял, что, когда я закричу, это уже буду не я, это будет моя боль. Я умру в тот момент, когда она прыгнет. Знаешь, так многие больные умирают раньше своей смерти. Я посмотрел ей в глаза и вдруг мне стало легко. От того, что я здесь и сейчас точно понимаю кто я, пока боль еще не наступила. И я испытал чувство восхищения и сделал шаг навстречу. Этот шаг будто отделил меня от всего, чем я когда-либо был. Шаг через страх, к красоте первородного хаоса. Кошка смотрела на меня очень внимательно, я и она были частью одного мгновения, описать которое у меня не хватило бы слов… Да и не нужны хаосу слова. А потом она ушла, а я остался. Живой и обновлённый. Я больше не был Велкари или кем-то еще - только Хезуту. С тех пор я странствую. И хаос восхищает меня своей невозможностью познания. Переменчивые формы. Сегодня одни, завтра другие. На этом болоте что-то случилось. Я хорошо это почувствовал. Увидев тебя, я понял, что в происходящем есть закономерности. Ты единственная выжившая, болото покровительствует тебе, и на примере с жабой можно добавить, что оно не прочь несколько преобразовать твою форму. Но это не акт агрессии, совсем нет. Скорее, часть естественного для болота процесса… Этот жалкий дампир, в последние минуты жизни оказался, как и я, наедине с пантерой, но он испугался… И его клыки твои по праву. Шаманка начала, болото усилило - и теперь твоя кровь -  грозное оружие. Для тех, кто старается держаться как можно дальше от горящих в темноте глаз.
Не знаю, надолго ли так. Интересно, чисто теоретически, залей ты кровью городскую улицу, люди бы выпрыгивали из окон, вырывая на лету глаза?.. Все это, впрочем, излишне поэтичная теория, и я лишь сопоставил факты с ощущениями... Ну, остальное, я думаю, скоро прояснится.
Наступила тишина. Болотные огни продолжали кружить. Костер горел ровным синим пламенем. Светлячки мерцали. И над всем этим невозмутимо сверкали звезды.

Отредактировано Франческа (Среда, 4 декабря, 2019г. 23:44:04)

[NIC]Закономерности хаоса[/NIC][STA]Самая яркая ночь[/STA][AVA]https://sun9-50.userapi.com/c855532/v855532939/19fc4c/onPaWmC9UkE.jpg[/AVA]

- А теперь... Я обещал рассказать, откуда у меня этот реликтовый светильник, - продолжил Хезуту. – Но для начала я хочу тебя кое с кем познакомить. Помнишь, я спросил, нападают ли привиденья друг на друга… Нападают. Но обо всем по порядку.
В свете костра что-то блеснуло. Это Хезуту извлек из кармана сумки костяной скальпель с алмазным напылением. Фран прищурилась и привычным движением дальнозоркого подалась вперед.
- Это моя вечная спутница, - пояснил Хезуту. – Когда-то она была крысой. Своего голоса у нее нет, но я ей порой одалживаю универсальный.

Фран с недоумением наблюдала, как крыс снимает с шеи маленький прозрачный кулон на кожаном шнурке и обматывает этим шнурком представленный костяной скальпель.

- Я не намерена с тобой разговаривать, Хезуту, – зазвенел скальпель нежным женским голоском. – Думала, может, хоть эти разбойники наконец тебя угомонят...
- Ну, у них почти получилось, – тактично заметил крыс. – Но... знаешь, как это бывает. Обстоятельства, обстоятельства и еще раз обстоятельства.
- Кто твоя новая жертва? - спросила Скальпель. – Не пойму, это человек или дух.

Фран, подобравшаяся было к Скальпель близко, чтобы разглядеть в деталях столь необычный врачебный инструмент, рефлекторно отдернулась, после чего кинула на Хезуту вопросительный (кажется,  несколько более настороженный, чем парой минут раньше) взгляд.

— Это Фран. – представил Хезуту. – Фран, это Скальпель. Она в обиде на меня за то, что я слишком редко даю ей голос. Видишь ли, когда я использую ее в качестве инструмента, она разрезает не только плоть, но еще и то, что на другой стороне. И в качестве побочного эффекта ей достается часть воспоминаний же... пациента. Ну а из этих воспоминаний она создает песни…  Она хочет их петь, а я не хочу слушать. Вот такой у нас конфликт.
- Ты мясник и ханжа.
- Нет, просто мне твои песни не нравятся. Поскольку пациенты редко бывают приличными людьми и их жизненный опыт не особо певуч.
- Ну так вскрой кого-нибудь поприличней. Вон хотя бы ее. Я думаю, из неё получится отличная песня.

Фран с напускным возмущением фыркнула.
- Знаешь, - тихо бросила она, чуть наклоняя голову набок. - Объясни как-нибудь своему ножу, что в открытую говорить как о жертве о человеке вооруженном... – ненавязчиво скользит ладонью по рукоятке арбалета. – И ещё не привязанном к препаровальному столу... не всегда разумно.

- Ну что ты такое говоришь, - перебил невысказанную угрозу Хезуту, обратившись к Скальпель успокаивающим тоном - вполне вероятно, предназначенным для Фран. - Вскрывать мы сейчас никого не будем. Лучше расскажи, как мы с тобой попали в Ночной Лес.
- Я ничего не буду рассказывать, либо резать, либо петь – третьего не дано!
- Ладно, я начну, - примирительно заключил крыс. – В общем, я был наслышан об этом месте. Много всякого, но самое главное, что там очень опасно. Несколько недель я ходил вдоль лесных границ в поисках проводника. Безуспешно. Все только шарахались. Желание прикоснуться к тайне становилось нестерпимым. И вот когда я уже почти решился идти один, положившись на удачу, произошла одна странная вещь. Ночью к моему костру подошел огромный тип, метра два ростом. Попросил воды. Я смотрю на него и вижу, как сквозь него трава просвечивает. Понимаю, что оно ко мне явно не за водой пришло. «Чего тебе?», —спрашиваю. «Ты тот врач, что в ночной лес провожатого ищет?». «Ну я», - говорю. «Иди за мной», - молвит он повелительно. «Пока я рядом, тебя никто не тронет, а если сделаешь работу свою хорошо, то и обратно, на это самое место, выведу».
- Ты испугался, дрожал как мокрая крыса, - прокомментировала Скальпель.
- Но ведь пошел, - возразил Хезуту.
- Пошел, - согласилась Скальпель. – Однако жалкое это было зрелище.
- Возможно, я выглядел не слишком уверенно, – продолжил рассказ Хезуту. – Но я пошел за ним в самую чащу. По дороге многое прояснилось. Например, что удача меня не оставила хотя бы в лице этого типа. Один бы я далеко не ушел. Мой проводник оказался кем-то вроде лесного смотрителя. Он привел меня в свое жилище. Огромный шатер из небольших деревьев. И в этом шатре на земле лежал исполинского размера пес. У него было две головы, шесть хвостов, и шкура отливала серебром. Проводник был немногословен. Но я понял, что его питомец болен. Никогда раньше я не видел, чтобы духи болели. Поняв, что от меня требуется, я приступил…
- Ничего ты не понял, - возразила Скальпель. – А спросил меня. А я рассказала, что в теле этого существа – которое вовсе не тело – полно маленьких существ, которые вовсе не существа.
- Да, нам со Скальпель пришлось хорошо повозиться, доставая их из него…
- Не нам, а мне.
- Нет уж, работали мы в паре. Эти светлячки существуют сразу в двух мирах – и в нашем, и в мире духов. И одинаково опасны для обоих миров. А вот простое стекло их неплохо сдерживает. Я выяснил это прямо там, на месте. Тогда я поместил их в пустую колбу. А банку со специальной крышкой, для безопасного кормления, я изготовил гораздо позже. В общем, лесной дух сдержал обещание и вывел меня на то самое место. Только возвращались мы под землей. В Ночном Лесу, вероятно, самая большая колония анхегов. Проводник вел меня сквозь их тоннели, заметив, что одними путями дважды не ходят…  Анхеги в присутствии моего спутника не проявляли к нам должного внимания. Жаль, лесной дух не согласился задержаться, я бы с огромным интересом понаблюдал за ними...
- Скажи, Хезуту, - прервала рассказ Скальпель. – Как бы ты отреагировал, если бы тебе встретилась парочка твоих распрекрасных анхегов, а проводника рядом не оказалось?
- Ну, я бы, вероятно, очень расстроился и…
- Ну тогда можешь начинать расстраиваться, - ласково заметила Скальпель. – Потому что к вам как раз приближается парочка этих несравненных жуков. Убежать вы все равно не успеете, поэтому я бы рекомендовала, как ты и хотел, задержаться и понаблюдать… Думаю в этот раз «должное внимание» вам непременно окажут…
Крыс ощетинил усы.
- Два анхега? Ты уверена?
- Абсолютно, два взрослых анхега, бодренько чешут к вам.
Хезуту подскочил.
- Оставайся здесь, - бросил он Фран. - Нужно отдать долг красоте напоследок… - с этими словами он юркнул в фургон.

Фран только и успела, что развести руками и коротко окликнуть его в спину:
- Эй, а как ты вообще собираешься?..
Ответа не последовало. Фран, беспокойно поежившись и придвинувшись поближе к костру, передернула плечом и подумала, что спустя час знакомства с Хезуту – да ещё этот... эта Скальпель - совсем не удивилась бы, если бы «красотой» было названо что-нибудь... уникальное. И неповторимое. Во всяком случае, неповторимое в том смысле, что ни один свидетель не выживет, чтобы запомнить воспроизвести акт искусства. Конечно, если так рассудить – что можно сделать, имея при себе только скарб из фургона – он ведь даже банку с насекомыми оставил здесь, как и этот нож-крысу...
- Фран, ты взяла мою жизнь, мои клыки, - произнес пресловутый нож-крыса, до боли знакомо искажая нараспев данный ей женский голос.. – Назвала хуевым другом... Надеюсь, в желудке у анхега мои клыки облегчат твою боль..
Фран передернуло, рука сама потянулась к болтающимся на шее кылкам дампира. 
- Слушай... - зло процедила она начало фразы (неопознанной, но несущей явно неодобрительный характер), стрельнув глазами в сторону Скальпель, но тут же осеклась. Страх почему-то очень мешает ругаться, и стоит большого труда не впасть в оцепенение. Фран сжала кулаки, ногти больно впились в ладони.
Время замедлилось.
Вскоре из дверного проема, пригнувшись, показался Хезуту, вновь облачившись в платье. Вышегивал он гордо.
Фран нервно хмыкнула. Всего лишь платье, да? – а она-то ожидала как минимум красочного взрыва, или ещё чего-то, на что её воображение, не обремененное научным складом ума, не было способно.
Она прикусила губу. Опять вспомнилась хозяйка платья. Очень некстати подумалось, что было бы здорово, если бы верования людей и правда оказались бредом, и они не встретились так скоро в загробном мире - вероястность, что они там окажутся незамедлительно, судя по его реакции, не так уж мала с этими анхегами...

- Теперь и умирать не страшно… Как ты их видишь? - обратился он к Скальпель. Голос его стал спокойным и невозмутимым.
- По феромонам, я их хорошо запомнила, когда ты вскрывал матку слонового муравья. У анхегов феромоны похожи, с тем отличием, что их запах разноситься по миру духов. Тогда, в туннелях, я от него чуть не задохнулась… Будь у меня легкие…
- Повторить сможешь? – спросил Хезуту очень тихо…
- Что повторить?
- Феромоны эти, если они, как ты говоришь, существуют в мире духов, то структурно они должны походить на вибрацию…
- Я могу попробовать спеть песню той муравьиной матки, если хочешь. Раз уж перед смертью вас потянуло на авангард...
- Хорошо, скажи, а если использовать мощный магический катализатор, ты сможешь спеть эту песню так, чтобы в мире духов она походила на феромон?
- Мои вокальные данные не обсуждаются, - съехидничала Скальпель. – Все, что я могу – это спеть так громко, чтобы во всех мирах услыхали.
- Фран, слушай меня очень внимательно, - Хезуту повернулся к Фран. Она сидела поникнув, словно не слушая их разговор, однако при звуки своего именя вскинула голову и кивнула ему с видом достаточно серьезным, чтобы предположить понимание происходящего. - Мне понадобится твоя кровь и маленький кусочек души. Жабой ты сегодня была, придеться побыть королевой анхегов.

Фран открыла было рот, чтобы громко выругаться, покрыв на чём свет стоит этих врачей, их магию, их скальпели, их тяготение к крови и её слишком непосредственное участие («Я думала, что, может, ты мне, не знаю, сваришь яд и мы их, не знаю, подстрелим!» - примерно так, если пропустить добавляющие красок нецензурные выражения), но вновь смолчала.
«Маленький кусочек души»... Она с ужасом и отвращением вздрогнула. Прикрыла глаза, шумно вздохнула и кивнула снова – ну, излагай...

- Времени у нас очень мало и, скажу честно, я не уверен в результате. Но через пару минут здесь будет парочка огромных насекомых, я не знаю, как их еще остановить. План такой: я отрежу небольшой кусок волокна твоей души вместо него помещу нематериальную часть светляка, так ты станешь более похожей на насекомое, в духовном плане... После чего ты возьмешь в руки Скальпель, а она использует отрезанное волокно чтоб связать свою муравьиную песнь с миром духов через тебя. В качестве катализатора придется использовать твою кровь. И это самая непредсказуемая часть плана. Но в любом случае терять нам особо нечего...  Если все получится так, как я надеюсь, анхеги придут в замешательство, и ты сможешь подойти к ним близко. И тогда ты сможешь воспользоваться оставшимися светлячками… Исходя из того, что я о них знаю, они смогут, – крыс сглотнул... – Во всяком случае, должны.
Фран издала тихий стон, явно намекающий, что ей очень жаль не иметь других вариантов.
Хезуту взял в лапку Скальпель и наклонился к банке.
- Я сейчас приоткрою крышку, а ты быстренько сцапаешь одного светляка.
- Лучше я вытолкну всех из банки и посмотрю, как они вас съедят, - предложила Скальпель.
- Нас с большой вероятностью и так съедят. А так у тебя еще будет возможность спеть…
— Это, конечно, аргумент, ну а что мне мешает спеть просто так, когда вас будут жрать…. Ладно уж, открывай - представлю, что у меня все еще есть лапы.   

Хезуту чуть приоткрыл крышку, просовывая в щель костяное лезвие.  Фран, прокручивая в голове план предстоящей опечации, наблюдала, как светлячки будто отпрянули от Скальпель, вжимаясь в дно. В ярком желтом свете было хорошо видно, как от лезвия отделилась маленькая прозрачная лапка и, молниеносно схватив светлячка, втянула его в кость. Фран моргнула. Надо же, как быстро со светляком можно...

- Молодчина, - Хезуту выдернул Скальпель из банки. Осмелевшие огоньки вновь заполнили пространство, а костяное лезвие заискрилось золотым. 
- И без тебя знаю, - парировала Скальпель. - Анхеги близко, давай быстрей. Спина, чуть ниже шеи.
- Фран...

- Да-да, поняла, - нервное восклицание Фран спугнуло ещё одну жабу. Эта была совсем маленькой и потому не боялась анхегов, видимо, осознавая, что такие существа её, всего несколько сантиментов в длину, попросту не заметят. А вот крик и резкое движение рук человека, куда более сопоставимого с ней по размерам, жабку – или это была всё-таки лягушка... – насторожил, и она скакнула подальше от костра. Фран почему-то это заметила и, покорно приспуская рубашку, чтобы подставить Хезуту спину, так и продолжала смотреть ей вслед.

- Сейчас я сделаю разрез у тебя на спине, - проговорил крыс, пододвигаясь ближе. - Скальпель довершит остальное. Возьмешь ее в руку, а банку в другую, подойдешь к анхегам и зашвырнешь в них светляками… 

- Угу... – зажмурилась и прикусила губу. В странствиях проливаешь кровь постоянно, да что там, она только сегодня перевязывала ногу одеждой и ковыляла по болотам, игнорируя боль, но отдавать себя под нож добровольно неизменно страшно. В минуту противостояния, когда на тебя нападают, ты заодно со своим телом – вам обоим рана представляется опасностью, которую лучше было бы избежать и которой, если не удалось уклониться, не грех отомстить. А когда ты в сознании режешь себя или позволяешь резать союзнику – у Фран такое уже было, она нервно терла шрам на предплечье в пяти сантиметрах от локтя – так думает исключительно плоть...
Ну, у большинства.
У Фран на стороне тела, если верить рассказам Йин про три души, всегда была ещё и вся её магия. Её воля осталась совсем одна. Сложно сидеть спокойно. Кровь кипит.

Скальпель направляла руку Хезуту. За многие годы совместных операций врач и его орудие достигли вершины практического взаимопонимания. На заре странствий, когда крыс лишь постигал врачебное ремесло, Скальпель резала не слишком уверенно, но времена изменились.
Теперь Хезуту мог полностью довериться своей спутнице и работать хоть с закрытыми глазами. Однажды ему даже случилось задремать во время операции….
Совершая небольшой разрез на спине аристократки, Хезуту не следил за своей рукой, он смотрел за ночным болотом. Сейчас они появятся, вынырнут из тумана – и тогда все…  Слишком часто смерть приближалась к врачу. Слишком часто смотрела в глаза и трепала по загривку. С годами чувство страха претерпело деформацию. И в то самое мгновение, когда первый жук оказался в поле крысиного зрения, Хезуту испытал азарт.
Анхеги были настолько огромны, что их передвижение по топкой заболоченной земле казалось абсурдным. Однако многотонные членистоногие существа, выражая полное равнодушие к физическим законам, неслись прямо по трясине.  Закованные в хитин шестиметровые туши приближались к костру. Было в них что-то первобытное. Не в облике, в ощущении. Какой-то шальной задор, смешанный с интересом. Будто жуки обнаружили не просто добычу, а совершили удивительное открытие в бесконечном разнообразии мира. Исполинские жвала щелкали от возбуждения. Познание будет происходить посредством вкусовых рецепторов. «Не в этот раз», - подумал крыс.
Скальпель завершила операцию, поместив желтый свет в разрез. Теперь она сверкала белым огнем аристократской души. 

Фран издала трескучий хрип и бешено шарахнулась в случайном напревлении; схватилась за лицо, закрывая руками глаза, прячась от собственного зрения. Она хотела кричать, что так быть не должно, но у неё не было крыльев, чтобы рассекать ими воздух на вибрации и не было феромонов, чтобы позвать других. Целостность мира повергала в шок: она не помнила, как жить без фасеточных глаз; тяжесть тела тоже казалась чуждой и достойной смерти, потому что такие не выживают – её тянуло самой себе забраться под кожу, и Фран скребла себе ладони ногтями, пытаясь воспроизвести привычные жесты. Оглядываясь по сторонам, она вертела всем туловищем, а не одной шеей.
Забыть, кто ты, забыть, откуда у тебя это тело; песни расходятся с чувствами, диссонанс отдаёт в разум волнами боли. Королева поёт для своего улья, слышащего сплетения её мыслей, но у неё нет улья и нет силы придавать песне цвет; её нынешняя песня была бы грязно-серой и вязкой от её паники и одиночества, отчасти пурпурной от скорби. Но у неё нет голоса – есть, но этот хрип, этот вскрик, они бесполезны – нет, нет, у неё нет голоса...
...до тех пор, пока ей в руку не ложится, впиваясь ребрами в ладонь, а невидимыми когтями – в фибры её существа, холодная кость.

Все происходило слишком быстро. Инвокация инородной души привела к непредсказуемым результатам. Фран начала метаться, и Хезуту пришлось хорошо изловчиться, помещая недовольную Скальпель в белоснежную ладонь. К счастью, это помогло. Сжав костяную рукоять, девушка замерла. Пользуясь моментом Хезуту, всучил ей злосчастную банку. Фран покорно вцепилась пальцами в стекло, чуть подергиваясь. Анхеги уже выбрались на сушу и метрах в тридцати от костра замерли, с интересом взирая на скитальцев. Сейчас рванут.
- Пой! - крикнул Хезуту. И Скальпель запела. 

...чужие руки вытолкнули королеву навстречу миру прежде, чем она успела понять, что её ждет. Бессмысленное движение, порожденное импульсом и заученными рефлексами чуждого тела, не мешало ей слушать. Тишина смолкла.
Она не умела петь, но из неё текла песня; песня расходилась волнами, сливая старый цвет, иссушенный тишиной, с желтым и белым.
Фран сделала неуверенный шаг вперед по вязкой сырости мха. Королева крепла и расправляла несуществующие крылья.
Звон стекла не слышен, когда его заглушает свобода; рой вьётся вокруг. Королева чужая им, но собственной у них нет, и они признают её песни. Рой отзывается желтым на её желтый и согласен принять то, чем когда-то был её белый. Королева поёт себя и уходит всё глубже; она пела свою старую смерть – черный и жгуче-мерцающий тогда залили золотом, похоронив её в памяти; она пела свою старую жизнь – их род знал себя как зеленый – она пела пурпур старой скорби, которая неизменно настигает ту, кто становится...
- Мы рой, - вернув себе песни, она снова знала белое тело, и знала его язык. Фран обернулась, дико взглянув на незнакомое существо, прошептала ещё раз, будто для верности: «Мы рой», потом замолкла, возвращаясь мыслями к песне, шатнулась навстерчу миру и тем двоим, что, кажется, ждали её...
Скальпель перебирала струны иной реальности. Фран чувствовала их как свои.

Девушка покачнулась, подняла вверх руку с поющим костяным ножом и побрела на жуков.
Разрез на ее спине начал светиться. Сперва чуть заметно, затем сильнее и сильнее. Вскоре вся спина горела нестерпимым золотом. Скальпель продолжала петь, Фран брела медленно.
Хезуту наблюдал, как она замедляется. Как золотое сияние образовывало нечто вроде крыльев.
«Перестарались», - подумал крыс. - «Как обычно».
В этот момент аристократка швырнула банку на землю. Банка разбилась. Освобожденные (высвобожденные?) светлячки, зачарованные золотым светом королевы, начали кружить.
Королева шла на анхегов. 
Вероятно, в самый ясный день на Болотах Печали не бывает столько света, сколько было в эту ночь. Прищурившись, Хезуту следил, как окруженная роем плотоядных светлячков девушка подходит жукам, останавливается, вновь расправляя крылья. А затем вдруг поворачивается лицом к крысе. И от этого взгляда Хезуту стало по-настоящему страшно. Будто он вновь оказался перед пантерой из прошлого. Глаза Фран казались абсолютно черными, как нефтяные скважины. Скальпель продолжала петь.

Королева обратилась к ним, и что они могли, кроме как признать её, и что она могла, кроме как принять их? У неё снова был рой; старая память оживала и перерождалась. Муравьиный мир перевоплощается, привычка к поиску замещается готовностью убивать. Она успела даже принять это золото, забыв, что когда-то её им убили – золото сливается и белым и желтым слишком легко, и Скальпель словно бы вросла ей в руку...
Обернувшись, она увидела...
Он молчал, лишённый песен, не способный расцвечивать мир так, как может королева, но она видела его в цвете угрозы. Цвет чуждости совпадал с цветом костра, за которым крыс пытался скрыться, искрил голубым, синими отсветами отзывался на топкой сырости болота, вызывал в ней неконтролируемую ярость.
Королева хотела увидеть его мертвым. Рой не возражал.

«Ну что, доигрался», - пронеслось в его голове. Насмешливый тон Скальпель угадывался даже за бесформенной структурой мысленного голоса.
Теперь Фран наступала. Анхеги, приняв новое подданство, преданно трусили за аристократкой. Хезуту был целью, угрозой для нового роя.  Крыс медленно пятился к фургону. Убегать бесполезно.
«Сделай что-нибудь», - обратился он к Скальпель. - «Умру я, умрешь и ты».
«Мы этого не знаем», - прозвучало в голове. – «Ты убил меня много лет назад, а за это время я собрала столько духовного материала, что без твоей душонки как-нибудь обойдусь».
Крыс продолжал отступать. Хезуту часто терял контроль над ситуацией. Но эта переделка выходила за любые рамки прежнего опыта.
«Верно, мы этого не знаем», - ответил он. «Может, обойдешься, а может, и нет. Велкари и его крыса неразрывно связаны».
«Знаешь, Хезуту, за эти годы я очень устала, ты почти не даешь мне голоса, режешь, как мясник, одних подонков. Если я умру, то пусть так, во время песни. Как ценитель красоты ты уж меня должен понять».
«Бесполезно», - понял Хезуту. Уболтать не получиться. Ощутив спиной тепло костра, Хезуту обогнул его по дуге, споткнулся о какой-то предмет, чуть не упал.
Предметом оказался арбалет, заботливо оставленный аристократкой до лучших времен. Хезуту рассудил по направленному на него хтоническому взгляду королевы роя, что лучшие времена уже настали и арбалет не пригодился. Ловко перехватив оружие, врач продолжил пятиться. Взведенная тетива оказалась готова к немедленному исполнению своего предназначения. Хезуту прицелился. Всего один выстрел... С большой вероятностью после устранения Фран светлячки набросятся на анхегов. В Ночном Лесу они стремились именно к огромным существам с похожей энергией. Сейчас он нажмет на курок, свистящий болт прошьёт Фран, и все закончится…
Однако крыс медлил.  Вихрь огоньков подданых королевы походил на танец галактик вокруг черной дыры, слишком красивое зрелище. Смертельное и прекрасное. Много лет назад оказавшись перед пантерой, крыс скорее предпочёл бы умереть, чем ранить это существо. Пойти против хаоса означает пойти против своего истинного я. Стрела, ранившая зверя, вдребезги разнесет ощущение подлинности своего существования.  Нет, Хезуту никогда бы не стал стрелять в красоту. Однако его спина уже коснулась поверхности фургона. Королева миновала костер, следом ковыляли анхеги.
Выругавшись, крыс сиганул наверх, на стенку фургона, чудом не провалившись к остаткам дампира. Глядя сверху вниз на приближающуюся смерть, он поморщился. А затем вдруг размахнулся и зашвырнул арбалетом прямо в сияющую аристократку.
- Приди уже в себя, дура! – крикнул он  вслед летящему орудию.
Арбалет летел медленно, будто во сне. Маленький крыс не обладал навыком метания предметов, помогла гравитация и удача. Стрелковое оружие совершило кульбит в воздухе и, ударив Фран по рукам, упало в траву. Этого оказалось достаточно. Скальпель выпала из ладони, разъединяясь с голосовой слезинкой. Песня смолкла. Фран, окруженная тающим ореолом остаточного свечения, покачнулась и, рефлекторно ухватившись за ближайшее дерево, ошеломленно осела на сырую болотную землю. Мгновение тишины... И все окончательно вышло из-под контроля.
Как и предполагал Хезуту, после ослабления направляющей воли огоньки устремились к анхегам.
Крепкая хитиновая броня не могла не иметь небольшие изъяны между пластинами, жучиные глаза бросили последний взгляд на сверкающий мир. Несущий боль и темноту. В набитых огоньками глазницах захрустели. Анхеги понеслись в разные стороны. Один из жуков ворвался в костер, подминая его брюхом. Светлячки нестерпимо жалили, выгрызаясь в душу и плоть. Болото мерцало.
Хезуту спрыгнул с фургона к осевшей наземь Фран. Подобрал Скальпель, слезинку и арбалет.
Один из анхегов, добравшись до трясины с грохотом провалился. Сложно было поверить, что еще мгновение назад жук с такой легкостью держался на поверхности. Вероятно, силы оставили его – или болото просто не терпело слабости…
Второй анхег упал прямо на дороге. Его массивная туша продолжала мерцать, будто наполненный свечами исполинский фонарь причудливый формы.
«Я жало королевы… А ты просто грызун. Испортил мое вознесение. Не прощу», - прозвучало в голове у врача.
«Да сколько угодно», - ответил он Скальпель.
- Фран, ты как? – Хезуту наклонился к аристократке. — Вот, возьми, это твой арбалет. Вспоминаешь?
«Она наконец нашла свое предназначение, как и я. Ты должен был покориться красоте, в которую веришь. Ты должен был умереть».
Аристократка покорно приняла арбалет, но ее взгляд оставался далеким и отрешенным.
«Слушай, крыса», - обратился Хезуту к костяной спутнице. – «Ты все ноешь и ноешь. А представь на секунду, что я был бы обычным велкари, а ты – обычной крысой. Мы бы жили в гнездах, совершали подлости. Вся эта родовая мерзость, традиции и беспросветная серость. Было бы лучше?».
«Убеждаешь мертвую крысу в правильности своих решений, как же ты жалок. Тебе ли не знать, что мысли о том, что «было бы» - пустая уловка. Важно лишь то, что есть. Ее кровь в сочетании с духом насекомого – лучшее наше творение. Мы должны были в нем раствориться».
«Не тебе это решать», - возразил Хезуту. - «За одно мгновение восторга платить нашими жизнями. Сколько бы ты ни пела, Фран бы просто ослабла и все… Если, как ты говоришь, это наше лучшее творение, то давай сделаем его более жизнеспособным».
Скальпель промолчала. Но Хезуту хорошо знал, что слов вроде «ты прав» просто не существует в ее лексиконе. Да и правота казалась весьма условной.
«Что ты предлагаешь?», - спросила Скальпель.
«Душа Фран претерпела изменение. Нужно реструктурировать ее прежнюю личность и сделать главной. Чтобы дух насекомого проявлялся постепенно, дополняя ее. Чтобы девушка смогла это контролировать. Ты знаешь ее кровь. Так что спой ее. Спой Фран».
«Ну что ж, это я могу», - ответила Скальпель.
Белоснежная ладонь прияла костяную рукоять. Пальцы крепко сжались. Жало вернулось к королеве. Скальпель запела. Хезуту устроился рядом. В небе мерцал Шестиглавый волк.

Отредактировано Франческа (Четверг, 26 декабря, 2019г. 22:46:05)

«Внутри костей – свет, вокруг костей – страх».  Хезуту вспоминает слова. Вспоминает себя. Вспоминает имена созвездий, движение ветра в траве. Каждая вещь во вселенной взбунтовалась в желании остаться неузнанной. Укрыться, мимикрировать под продолжение взгляда смотрящего. Ты думаешь, что видишь лес, но лес давно ушел, оставив прощальную открытку на сетчатке глаза.  Все прибывает в незримом движении прочь. Вселенная расширяется - блуждающим пламенем, путая остывающий след.
Острые вещи с годами тупятся. Ножи, мысли, чувства. Ножу легче вернуть остроту. В потоке хаоса ум находит временные закономерности остывающей вселенной. Веря в их постоянство и в постоянство других умов, он становиться пленником своих же открытий.  Огромный ящер давно ушел, забрав с собой деревья. Всю свою жизнь ты изучал отпечаток когтей в центре мертвой пустыни. И, чтобы отправиться по давно остывшему следу, нужно очиститься безумием.
Хезуту проваливался в безумие. Терялся во мраке, забывал свои решения. Кровью выбеливая фрагменты памяти для новых воспоминаний. Так художник стирает краску с холста, чтобы вновь взяться за кисть.
«Внутри костей – свет, вокруг костей – страх».
Чувства теряют остроту под напором разочарований, вторичности открытий. Боль порождает недоверие. Недоверие губит интерес. Дух живет любопытством. Негативный опыт, страх разочарования – калечат его. Всегда должна быть возможность возникновения чего-то нового, и плевать, чем оно было секунду назад.
Красиво ночью на болотах. Это важно. Важно, что небо усыпано звездами, важно, что платье восхитительно.
Фран дергается и хрипит от боли. Хезуту сидит, рядом сжимая лапками руку с поющей Скальпель. Нельзя, чтобы песня прерывалась. Нельзя, чтобы ладонь разжалась. Метаморфоза должна получать свой ветер.
В борьбе со смертью обретается уверенность. Но мир давно ушел. Некоторые вещи живут танцуя. У них нет имен. Они не издают звуков. Они танцуют на лицах и руках. На листьях, прыгая с кончика сосновой иголки в омут восторженного взгляда. У всех на виду, никем не замеченные…
Выжившая после эпидемии девушка смотрит в окно, но ее лицо больше не танцует.  Руки музыканта утратили танец, после неосторожно брошенного слова. Неправда, что за все нужно платить.  «Внутри костей – свет, вокруг костей – страх».
Смерть — это остановка дыхания? Однажды Хезуту лечил старика с живой танцующий улыбкой. Когда дыхание остановилось – улыбка перепрыгнула на растущий за окном каштан. Дерево продолжало улыбаться вслед уходящему врачу. Так что же такое смерть?
Песня крепчала, высоко поднимаясь над болотом. За все годы странствий Скальпель никогда не пела так сверкающе. Слова мешались с иными звуками – электрические разряды, песни цикад. Покинутый дом, страх зимы. И восторг от зимы как от вновь обретенного дома. Белый цвет вспыхивает искрами, танцует на мхах. Вплетая в песню вибрации созвездий. За пределами ощущений. Внезапно гармония вздрогнула, будто встретив преграду, и ясное июльское небо взорвалось снегом.
Песня оборвалась. 
- Упустила.
Хезуту молчал.
- Хезуту, я упустила песню!
Крыс поднял взгляд навстречу снегопаду. Мир давно ушел. «Внутри костей – свет, вокруг костей – страх».
- Прислушайся, - прошептал Врач  - Внимательно прислушайся.
В недрах снегопада изо рта хрипящей девушки паром уходила жизнь. Снег скрыл перевернутый фургон, мерцающий труп насекомого, хилые деревца - оседал на шерсть Хезуту, на его лапку с костяным ножом, на смертельно бледное лицо аристократки.  А еще Болото пело. Пело начатую Скальпель песню. Пело тихо и чисто.
— Это же моя песня, - воскликнула Скальпель, - Песня Фран, но почему я не чувствую никакой магии… 
- Потому что это не магия. Продолжай петь в такт с Болотом.
Скальпель вновь подняла голос, и налетавший ветер снежными вихрями закружил обрывки оживающих образов.
Хезуту зажмурился, получив снежную оплеуху. В попытке возмутиться хорошенечко вкусил июльского снега. Метель яростно заревела.
И внезапно перед внутреннем взором уставшего крыса возникла картина.  Будто в черной пустоте по тускнеющим огонькам бегут прочь сверкающие звери. Множество голов, лап, крыльев. Переливчатые бесформенные химеры с бесконечным содержанием. Вот одна из Химер остановилась, зажгла солнце, пролилась дождем и выдохнула инеем. А затем она взглянула в Хезуту. Так смотрятся в зеркало, обрекая отражение на ответный взгляд. Высшая форма мимикрии, хамелеон, заставляющий дерево казаться собой. И не просто казаться - быть. Все подобное служило лишь ширмой для подлинности… Последнее, что помнил Хезуту перед тем, как слова потускнели и стерлись, это свой ликующий внутренний крик. «Вот она, изначальная магия, я наконец-то ее увидел!». 
Когда Хезуту открыл глаза, метель прекратилась.  Фран дышала ровно. Песня стихла. Странники сидели в потоке лунного света под журчанье талой воды – летний снег стремился завершить метаморфозу.
- Проснулся наконец, - миролюбиво заметила Скальпель. - Вечно ты уходишь на самом интересном месте.
- Я не спал, - пробормотал Хезуту. – Просто слова стёрлись, и еще мысли, и чувство времени…
- Понимаю, можешь не оправдываться. Я бы, наверно, тоже устала… Если бы могла уставать.
- Что случилось? – спросил крыс…
- Ну много чего. Но главное – у нас получилось.
Мысли медленно возвращались. Болото, девушка, чью руку он все еще сжимает, черная жаба, анхеги, перевернутый фургон…
- Так, слушай. Я что-то не очень хорошо соображаю, как после ритуала у красного камня. Когда дух принял меня за торопливый гранит и начал успокаивать.
- Даже так, - в голосе ножа появилась насмешливая нота. – Всего-то снегу наглотался. Ну хорошо, слушай. Мы в очередной раз чуть не погибли. Но, к твоему счастью, выжили. Меня, как ты знаешь, устроил бы и второй вариант. Но что главное. Мое творение живо и сохранило свои качества, а возможно, даже приобрело новые.
- Ты это о девушке, ее, кажется, Фран зовут?
- Все верно, ее зовут Фран. И я, как ты помнишь, провела операцию, заменив фрагмент волокна ее души на фрагмент души насекомого. Вообще она довольно редкий экземпляр, ее, как она сама выразилась, блуждающая душа вросла в телесную. Мы с тобой такого никогда не встречали. И даже сам термин «блуждающая душа» очень интересен. Я вот, к примеру, магов всегда чувствовала, как нечто раздельное. Будто, пока сам маг, скажем, сидит на стуле, его магия кружится вокруг или вообще прячется на любимой книжной полке.
- Хорошо, а моя магия где?
- А у тебя вообще нет никакой магии - одна дурость! 
- Понятно, - задумчиво пробормотал крыс.
— Вот и хорошо, что понятно. Короче, вот эта самая летучая штука вросла в ее тело и не могла летать. Стала, так сказать, невольным паразитом, очень выросла… Влияла на кровь, возможно, еще на что-то… Не знаю. А потом случились мы… И заменили тот самый фрагмент, где души срослись. И летучая магическая штука стала проходить в ее тело сквозь духовную субстанцию насекомого. Из светлячка получился отличный проводник, вот только у него было свое собственное содержание. Спетая мной песня послужила катализатором, энергия летучки, проходя сквозь светлячка, окрасилась в желтый. В общем, мы хорошенько добавили золота в ее кровь. И тем самым, как мне показалось, мы починили от рождения сломанный механизм.
- Человек – очень плохой проводник для магии. Вероятно, поэтому все маги живут со своим даром раздельно. Возможно, дело в ограниченности человеческого разума. Или в чем-то еще. Магия, вросшая в человека, не может раскрыться…
- Именно, но вот после замены того самого фрагмента Фран перестала быть человеком. Она и ее летучка стали едины. Королева уравняла их. Энергия в ней теперь циркулирует как в едином существе. Вот только вначале, когда мы только завершили операцию, золото заполнило ее тело, а белый вспыхивал в нем редкими огоньками. А сейчас в ее теле циркулирует белая энергия и золотой вспыхивает в ней редкими звездами. А это значит, что у нас получилось. Личность Фран теперь главная. И теперь у меня встречный вопрос. Хезуту, когда моя песня прервалась и началась метель, ты сказал это не магия – что имел ввиду?
После этих слов повисла пауза. А затем Хезуту вспомнил. 
- Скажи, а ты можешь извлечь ответ из моей головы? – спросил он.
- Насколько я знаю, его там нет, - отозвалась Скальпель. - И это немного странно. Я бы подумала, что это жалкая попытка остаться хозяином положения. Выкрикнуть что-то умное, будто ты понимаешь, что происходит. Вот только этого мотива у тебя в голове тоже нет. Объяснишься?
- Перед тем, как болото запело, я почувствовал себя одержимым, - начал Хезуту. – Подобное я чувствовал и раньше. Я же очень многое забыл, оставляя лишь концентрат из опыта. Потому не могу точно сказать, где и когда... Будто мир давно ушел и оставил вместо себя иллюзию. И на пике мгновения у меня словно получается взглянуть сквозь эту иллюзию. Мертвая пустыня, и отпечатки следов того, что было здесь прежде. И еще танцующие существа, не знаю, как еще их описать… Но самое главное, я наконец нашел подтверждение того, что искал все эти годы. Я увидел Магию. В моем видении она была как Химера, не имеющая окончательной формы, она заставила весь мир казаться собой или даже быть собой. Как маскировка наоборот. Ты не чувствуешь магию, потому что вся магия это лишь ее отражение. Маскировка, за который она скрывает свое существование.  Но, что важнее, мы заинтересовали ее. И она вмешалась.  Интересно, что бы сказали университетские маги-теоретики, ищущие единую теорию магии?
- Ну и долго ты молчать будешь, или ты жуешь там? - вежливо поинтересовалась Скальпель.
- В смысле!? – воскликнул Хезуту.  – Я же… Ты что, ничего не слышишь?
- Я слышу звук, будто ты вкушаешь нечто особенно вкусное.
Хезуту вздохнул. «Значит, это знание только для меня».
- Извини, тут в кармане платья цветущий сухарик нашелся, не смог удержаться…

Отредактировано Хезуту (Пятница, 7 февраля, 2020г. 20:09:34)